Колдунья-беглянка - Страница 68

– Что?

– Да как бы это тебе объяснить… Сам не пойму, что. Оба моих закадычных дружка, что Савелий, что Васька, болтают выпивши со всей охотой и безалаберностью, как приличному русскому запьянцовскому лакею и полагается, их и наводить не было нужды, сами трещат обо всем, что мне интересно. И однако… Чего-то они недоговаривают. С полдюжины разов было так: болтовня идет вроде бы о самых безобидных вещах, но то Савелий Ваську, то Васька Савлелия локтем – толк! Явственно, сразу заметно. И тот, кого пихнули, моментально умолкает. И пугается чего-то. Вот только я никак не смог себе взять в толк, касаемо чего они так берегутся. Вроде бы и не просматривается, как ты любишь выражаться, системы. Я ее, короче, не уловил. Может, если бы наш с ними разговор подробнейше изложить, обмозговать… но на это времени нужно меньше, чем мы в трактире сидели, пару часиков уж точно… Желаешь слушать?

– Некогда.

– Ну вот… Я одно тебе с уверенностью говорю: есть у них в доме что-то, о чем они говорить боятся, чуть ли не трезвеют даже. Это-то я учуял, но чего оно касается, не обессудь, не понимаю…

– Ну, это нас вряд ли касается, – подумав, заключил Фельдмаршал. – В любом богатом доме, какой ни возьми, обязательно сыщется своя домашняя тайна, мало ли что там у них имеет место происходить… Ладно, Степушка. Благодарю за службу. Отправляйся домой и спи безмятежно, заслужил. Вот, держи… С нами идти в таком виде тебе решительно несподручно: вон как тебя, сокола ясного, пошатывает… Ступай.

– Премного благодарен! Ежели что, Фельдмаршал, я всегда в меблированных у Мавры… – Он подкинул золотой, ловко поймал его, несмотря на неуверенность движений, вылез из кареты и пропал в ночной тьме, впрочем, достаточно щедро озаренной светом висевшей над Петербургом полной луны.

– Итак? – спросил Анатоль чуть иронично. – Готова нарушить уголовное уложение Российской империи в той его части, что касается краж со взломом из обитаемого строения?

– А куда денешься? – вздохнула Ольга.

– Фонарь?

– Вот он.

– Пистолеты?

– Под сюртуком. Курки спущены.

– Кинжал?

– На месте.

– Ну, дай-то бог… Оленька, я тебя умоляю, постарайся ловчее…

– Да и ты постарайся, – сказала Ольга. – Ты ведь тоже впервые в роли ночного взломщика выступаешь, так что не держись начальственно… Пошли?

Они вылезли из кареты. Молчаливый Трифон, поплотнее закутавшись в плащ, остался на козлах, он ни о чем не спрашивал, поскольку давно уже получил должные указания. Луна стоял высоко, на брусчатке лежали неправдоподобно четкие тени – от домов, от уличных тумб, от двух мраморных львов на постаментах, что украшали парадное крыльцо бероевского дома.

Анатоль и Ольга непринужденной походкой двинулись вдоль Фонтанки – ни дать, ни взять два светских гуляки, то ли возвращавшиеся из гостей, то ли направлявшиеся в гости. На улице они оказались единственными прохожими. Окна в бероевском доме были темными, ни одного огонька.

Ольгу охватил азарт, заслонивший чувство тревоги. Была в этом своя странная прелесть – шагать с потайным фонарем под полой сюртука, с двумя пистолетами в жилетных карманах, с пристроенным на поясе кинжалом в ножнах, зная, что вскоре предстоит проникнуть в чужое жилище с целью беззастенчивого его ограбления. Даже если учесть, что украсть им предстояло, с точки зрения людей практичных, сущую безделицу, преступление они готовились совершить самое настоящее. Хороша барышня, насмешливо подумала Ольга, осталось только на проезжих дорогах экипажи останавливать, живописно прикрывшись черной полумаской…

Они свернули с улицы, направились вдоль высокой чугунной решетки, ограждавшей двор. От них протянулись длинные тени, если кто-то наблюдал из темных окон, видел их как на ладони, но тут уж ничего не поделаешь…

Скоро решетка закончилась, и продолжением ограды стала глухая стена конюшни и каретного сарая. От нее-то отделилась, двинувшись им навстречу, темная фигура.

– Ну что, Федот? – тихонько спросил Анатоль.

– Сколько ни торчу – тишина… Будто в доме и нет никого. Во дворе никто не появлялся, в окна никто не выглядывал… Дрыхнут все до единого.

– Не скажи, – прошептал Фельдмаршал. – По только что доложенным сведениям, трое и впрямь дрыхнут без задних ног, но там есть непьющий управитель, который, надо полагать, на любой шум подхватится… а также, что прискорбнее, еще и кавказский горец, имеющий дурную привычку ночами бдеть. Насколько я знаю этих горцев, при нем наверняка имеется либо нечто острое, либо стреляющее, либо то и другое вместе…

– Один?

– По Степушкиным уверениям, один…

– Ну, это не страшно, – важно сказал Федот. – Главное, чтоб переполох не поднял, чтоб мы его успели первыми… У меня вот и мешок припасен, махорка туда насыпана, – он тряхнул прижатым к боку свертком. – Проверено на абреках, на Кавказской линии… да, если точно, у них же и перенято. Когда мешок человечку на голову набросишь, он, размолотой махорки вдохнувши, враз в изумление приходит, сознательно сопротивляться уже не способен. Тут его, раба божьего, и вяжи, благословясь… У меня и веревка припасена, новенькая, из немецкой лавки Шенкмана, на ней хоть гирю вешай, хоть слона персидского тащи – выдюжит… Калиточка на щеколде, замка нету, я уже проверил.

– Ну что ж, господа ночные тати… – сказал Анатоль твердо. – Пойдемте? Во-он она, дверь, справа… Стенки держитесь…

Он просунул лезвие кинжала меж чугунных прутьев решетки и поднял щеколду. Проворно извлек скляночку, плеснул масла в массивные трубчатые петли и, подождав немного, потянул калитку на себя. Она открылась почти бесшумно, и все трое мигом проникли во двор. Гуськом прокрались мимо конюшен – внутри сторожко всхрапнула лошадь…