Колдунья-беглянка - Страница 5

– Зачем?

– А для чего в обычном мире существуют армия, полиция, законы и этикет? Любое общество, идет ли речь о государстве или о нас, обязано организоваться. Чтобы не походить на первобытную орду, живущую без законов и руководства.

– Иными словами, цели у вас самые благородные?

Нащокин явно не заметил скрытой иронии:

– Ну конечно же! Что может быть благороднее обустройства мира согласно порядку и законам? Одним словом, вам следует в кратчайшие сроки, не затягивая, явиться ко мне для выполнения всех необходимых формальностей. Что вам поможет, кстати, избежать ненужных трений в отношениях с обществом, которые у вас уже появились…

– Простите?

Нащокин скорбно покачал головой:

– Мне по должности надлежит знать о всех происшествиях и конфликтах, случившихся в городе… Ольга Ивановна, на вас уже поступила жалоба, которую я обязан рассмотреть. Я, конечно, делаю скидку на вашу неопытность и неосведомленность, поэтому выношу вам всего лишь легкое словесное порицание, но впредь извольте быть осторожнее. Никто не имеет права покушаться на свободу собратьев, мешать им, препятствовать, да еще столь грубо.

– Вы о чем? – с искренним недоумением спросила Ольга. – Я решительно не возьму в толк…

– Я имею в виду то печальное недоразумение, что произошло на Екатерининском канале недавно ночью… Неужели не припоминаете? Некий молодой человек – кстати, образец благонравия и дисциплины, юноша самых строгих правил с безукоризненной репутацией – подвергся вашему нападению ни с того ни с сего. Вы так брутально с ним обошлись… Ольга Ивановна! – он страдальчески поморщился. – Ну нельзя же приличной девушке вести себя, словно пьяный мужик в кабаке! Бедный юноша был вами прежестоко избит, он и сейчас еще не вполне оправился как от побоев, так и от нешуточного нервного потрясения. Так у нас с людьми из общества не поступают. Вы меня крайне удручили, признаюсь. Налетели без всякой причины как сущая фурия, обидели и побили молодого человека, не сделавшего вам ровным счетом ничего дурного, более того, не нарушившего никаких правил…

Только теперь Ольга сообразила, в чем. И воскликнула негодующе:

– Постойте! Но ведь этот молодой человек собирался высосать кровь у…

Лицо Нащокина стало невероятно официальным и отчужденным. Он сухо сказал:

– Ольга Ивановна, кое-что вам следует запомнить хорошенько уже сейчас, не дожидаясь обстоятельной беседы. Иные имеют право поступать с простецами так, как это диктует их, иных, сущность. Простецы, вульгарно выражаясь, не более чем стадо низких существ, которые в глазах нашего общества лишены всяких прав. И каждый из иных волен поступать с простецом так, как ему заблагорассудится. Чем скорее вы уясните, что мы выше их, тем лучше.

– Понятно, – сказала Ольга. – Интересные рассуждения, похожие мне уже доводилось слышать… Вы, часом, не знакомы ли с камергером Вязинским или графом Биллевичем? И не принадлежат ли они к вашему благородному обществу?

На лице собеседника явственно изобразились страх и растерянность, он даже непроизвольно оглянулся по сторонам, понизил голос чуть ли не до шепота:

– Ольга Ивановна, умоляю, держите себя в рамках! У вас совершенно искаженные представления о нас, коли вы полагаете, будто все так просто… Без особой необходимости не стоит касаться в разговоре таких персон. Наше общество, знаете ли, во многом повторяет правила, принятые в обычном мире. Если нас можно сравнивать с дворянским собранием, то сущности, подобные названным вами, – это аристократия, двор, можно сказать, высшая каста. Они находятся на совершенно другом уровне, понимаете? И без особой необходимости лучше не лезть им на глаза. Понимаете?

Что же тут непонятного, подумала Ольга. У вас попросту все поделились на панов и холопов, вот и все. Тоже мне, ребус. Эвон как съежился, словно хочет стать ниже ростом, всю сановитость потерял… Мелочь!

– Итак, к чему же мы пришли?

– Вы знаете, – сказала Ольга, – мне отчего-то не по душе ваше… общество, коли уж, оказывается, нельзя приложить по загривку субъекту, который намеревается высосать кровь у беззащитной юной девушки… Сдается мне, я попытаюсь прожить сама по себе, как и прежде.

– Прежде вы жили в дикой глуши, а теперь оказались в местах цивилизованных, и с этим следует считаться. Хотите жить сами по себе? Новичкам эта мысль часто приходит в голову, – кивнул Нащокин, вовсе не выглядевший удивленным или сердитым. – Ничего оригинального и нового, частенько встречаются заносчивые и дерзкие умники, полагающие, что проживут независимо. Но… – его лицо на миг стало страшным, словно из-под маски благодушия проглянул некий жутковатый оскал. – Но могу вас заверить честным словом, что все подобные попытки кончались печально и исключения мне попросту неизвестны. В этой области мы, право же, ничем не отличаемся от «обычных». Те не правила. Ну сами посудите: какая будет жизнь у простеца, пусть даже богатейшего и родовитейшего, если он демонстративно восстановит против себя светское общество Петербурга? Если не будет подчиняться тысяче законов и просто условностей, управляющих жизнью общества? Очень скоро он попадет в незавидное положение изгоя и вынужден будет удалиться куда-нибудь в глушь. Юридических оснований для такого бегства может и не быть никаких, но очень уж серьезная штука – те установления, что руководят жизнью общества. А поскольку наше общество кое в чем – отражение обычного мира, то очень многие процессы происходят у нас точно так же. Мы как-никак не с луны свалились, мы – порождение этого мира, и от этого никуда не деться. Нигде не терпят гордецов и строптивых, не желающих подчиняться общепринятым правилам, – в его елейном голосе звучала неприкрытая угроза. – Я бы вам категорически отсоветовал, Ольга Ивановна, противопоставлять себя обществу, потому что добром такое не кончается…