Колдунья-беглянка - Страница 42


К оглавлению

42

Нашарив в куче травы еще парочку стеблей камнеломки, Ольга вновь принялась за работу, уже немного сноровистее. Сердце бешено колотилось от волнения, всякий посторонний звук казался громким скрежетом засова, знаменующим прибытие мучителей.

Так… Плеть вновь в левой руке. Удар по поясу. И вновь – никакого результата…

Ольга едва не взвыла от бессилия и растерянности. Казалось уже, что все затеяно зря, что нужных травинок так и не отыщется, а значит, сидеть ей здесь, понуро ожидая новых унижений.

В мрачной тишине, нарушавшейся лишь ворчанием медведя, Ольга вдруг поймала себя на том, что всхлипывает – жалобно, потерянно, уже смирившись и разуверившись…

И ощутила жгучую злость: на себя, на весь мир, на своих мучителей – столь яростную, что зубы сводило и кожа на скулах словно бы потеряла чувствительность, став толстой и грубой, как подошва сапога. Внутри все вскипело: что угодно, только не опускать руки и не ждать покорной овечкой…

Ольга вновь принялась рассуждать холодно, трезво, целеустремленно. В который раз перебрала плеть, ища причину. Ну вот, кое-что начинает проясняться: те стебельки и клеверные листья, что поначалу показались ей свежими, выглядели таковыми исключительно оттого, что медведь их намочил, тварь этакая. На самом же деле они давно увяли…

Не хватает василька… Где-то, пока не наступила темнота, она видела целый ворох… Ну конечно… В том углу, куда медведь запросто достанет. Но не опускать же руки…

Ольга присмотрелась, напрягая глаза. Медведь лежал неподвижно, вроде бы не дремал… На миг в темноте сверкнули два тускло-желтых глаза: зверь караулил, справедливо ожидая, что она может повторить попытку.

– Ах, медведюшка, мой батюшка… – пропела Ольга сквозь зубы строку из мужицкой песни, содрогаясь при этом от ненависти к безмозглому зверю, навязанному в сотоварищи.

В полумраке, чувствуя свое бессилие, Ольга вдруг подумала: а что, если медведь – и не медведь вовсе? Что, если это прикинувшееся неразумным зверем вполне разумное создание, специально к ней приставленное, чтобы усугублять моральные страдания? Иначе почему топтыгин, заслышав ее голос, издал, право слово, почти что человеческий смешок?

Дальнейшие размышления в этом направлении грозили завести в совершеннейшую безнадежность, и Ольга постаралась избавиться от опасных мыслей: мало ли какие звуки способны издавать дикие медведи, да и коварство тех, кто взял ее в плен, не может простираться так далеко… или может? Хватит, довольно умствований…

И вновь она ринулась вперед, зажав в левой руке свой дерюжный наряд, который метко швырнула его прямо в морду медведю. Пронеслась настолько близко от зверя, что ощутила прикосновение его густой свалявшейся шерсти. Медведь, вскочив на четыре лапы, быстро скинул с морды рогожку, но пару драгоценных мгновений Ольга у него все же выиграла. И бросилась назад в безопасное место. В затылок ей ударило жаркое смрадное дыхание, совсем рядом с ее пяткой царапнули по камню кривые длинные когти, показалось даже, что зубы скользнули по ее ноге…

Отчаянно завизжав, словно простая деревенская баба, Ольга прыгнула, ударилась легонько о каменную стену – и сползла на пол с колотящимся сердцем, уже зная, что она в безопасности и зверь ухватить ее не успел. Правда, сразу стало ясно, что это была ее последняя ботаническая экспедиция на медвежью половину подземелья: встревоженный и обозленный медведь не метался вправо-влево, гремя цепью и угрожающе рыча, всем своим видом показывая, что нового вторжения в свои владения он не потерпит…

Значит, последняя попытка. Если и теперь ничего не выйдет, придется шагнуть в медвежье объятия, чтобы избежать худшего…

Ольга трудилась с величайшим тщанием, которое и сравнить-то не с чем: вряд ли существуют в человеческом языке столь превосходные степени. Свежий стебель или?.. Ну, с богом…

Что-то произошло. Она не сразу сообразила, что, а, осознав, непроизвольно испустила короткий звериный рык: такой, что даже топтыгин озадаченно притих, прислушиваясь.

По бедрам, по животу, по ногам скользнула вниз жесткая кожаная полоса, царапнувшая тело многочисленными узелками, – это упал на камень разомкнувшийся чародейский пояс.

Она свободна!

Неизвестно, с чем можно было сравнить нахлынувшие ощущения: походило на то, как если бы тело долго сдавливал туго зашнурованный корсет, и вдруг он исчез, появилась возможность дышать полной грудью, с неизъяснимым наслаждением втягивая прохладный воздух…

Потом на нее обрушилось что-то непонятное и могучее: словно упал сверху, больно ударив по затылку, обтекая тело до пяток, некий водопад или поток холодного ливня, Ольга даже пошатнулась под его напором…

И едва не закричала от радости, сообразив, что это может означать…

Прислушалась к себе. Что-то бродило внутри, по всем телу, проникая до пят, до кончиков пальцев, под череп, до кончиков волос и ногтей…

Что-то помаленьку возвращалось.

Резкая судорога сотрясла ее, пронизав каждую клеточку тела. Волосы с шуршащим терском на мгновение взвились, вздыбились над головой, поднявшись вертикально. Потом медленно опали.

Она чувствовала себя прежней.

Она вновь видела в темноте, как днем, стоило только этого пожелать. Видела, как медведь, поводя башкой, по-прежнему натягивает цепь, видела каждую травинку в ворохе, свое дерюжное платье, бугры и неровности стен и пола подземелья…

Но ее не покидало ощущение чего-то непонятного: что-то было все же не так. Не так, как обычно. Некая неправильность присутствовала…

Проведя кончиками всех десяти пальцев от ключиц к животу, Ольга произнесла нужные слова – и увидела, что ее тело моментально очистилось, с кожи исчезли все синяки, царапины и укусы, оставленные насильниками.

42