Колдунья-беглянка - Страница 40

К оглавлению

40

– Если ты рассчитываешь, что я тебе тут же перережу глотку, то такой милости не дождешься, – сказал камергер. – По секрету признаюсь, меня так и подмывает прикончить тебя на месте, но это нарушит все планы… Дистилляция, учено говоря… – он заговорил деловито, сухо, чеканя слова. – Времени, конечно, мало – но оно исчисляется не часами и днями, а неделями. Здесь, в доме, двадцать восемь человек быдла, вот вроде этого, – он небрежно указал на невозмутимого Степана, пялившегося на Ольгу с видом голодного нищеброда, узревшего в витрине ресторана отлично зажаренный бифштекс. – И ни один из них тебя не минует. Я их к тебе в очередь буду выстраивать, по дюжине в день… За пару недель я из тебя сделаю не просто грязную шлюху, а подстилку, с которой вытворяют все, что только способно измыслить грязное воображение. Потом посмотрим, что получилось. Если окажется недостаточно, еще через пару недель ты придешь в надлежащую кондицию, не то что словечка поперек не пискнешь – по первому жесту будешь вытворять такое… Я из тебя сделаю такое… Степан!

– Да, барин…

Не отводя глаз от Ольги, камергер сказал торжествующе:

– Нынче же и приступай, голубчик. Пусть малость оклемается, а там отбери человек пять – и валяйте. Слышал, как она тут пыталась дерзить? Вот и сделайте так, чтобы у нее подобные стремления отшибло решительно и бесповоротно. Уловил?

– Не извольте беспокоиться, – прогудел Степан, ухмыляясь. – И орать будет, и маму звать, и живенько шелковой станет.

– Ты уж там… поразнообразнее и обстоятельно.

– Не извольте беспокоиться, уработаем сучонку…

– Ну, убери ее…

Степан проворно развязал ремни, рывком сдернул Ольгу со стола, поставил на ноги, сунул в руки дерюжное платье и подтолкнул к двери. Она брела, шатаясь, чувствуя кровь на разбитых губах, боль от многочисленных укусов и ссадин. Великан бесцеремонно подталкивал ее в спину, бормоча:

– Шагай-шагай, не прибедняйся, подумаешь, двух пропустила…

Тем временем Ольга трезво рассуждала: если очень постараться, можно все же зубами раскромсать дерюгу на полосы, свить петлю – ну, а прикрепить ее к оконной решетке будет уже нетрудно. Грех, конечно, если судить по-христиански, но что поделать… Или, может, вплотную подойти к медведю? Будет, конечно, больно и жутко, но все, надо полагать, кончится очень быстро…

Бесцеремонно огладив ее пониже талии, Степан хохотнул:

– Ну, полежи часок, оклемайся. А потом я тебя первым подомну и так отделаю, что водой отливать придется. Ты, сучонка, даже сейчас привлекательная, так что готовься. Мы барским затеям, может, и не обучены, но в парижских блядских домах гуливали, сопровождая барина в сей веселый град. Ох, я ж на тебе душеньку отведу, такому научишься…

Мастерить петлю слишком долго, отстраненно прикидывала Ольга. Могут прийти раньше. Если у них будет достаточно времени – а так оно и есть – в конце концов и в самом деле превратят в такое, что и жить не стоит. А впрочем, и так не жить… Значит, медведь. Господи, ну что же ты меня оставил-то, я ж искренне пыталась делать что-то доброе…

Степан сильным толчком в спину отправил ее в прежнюю темницу и с грохотом захлопнул за ней дверь. Завизжал засов.

Глава десятая
Терпение и труд…

Она так и стояла у входа, не сделав ни шага, нагая, в тесно обхватившем ее талию чародейском пояске, держа в опущенной руке дерюгу. Четких, ясных мыслей не было – но что-то робко ворохнулось в сознании, и где-то глубоко-глубоко затеплилась надежда…

Камергер оказался забывчив: под потолком все так же горели гроздья зеленых комочков холодного света, медведь стоял в прежней позе, словно набитое искусным мастером чучело, а в воздухе висела полоска зеленого свечения, длиной с пол-аршина. Ольга не могла еще осознать, о чем думает и на что надеется, но поддалась некоему зову.

Пальцы разжались, и дерюга упала на пол. Не обратив на это внимания, Ольга, как завороженная, шагнула вперед, ведомая каким-то непонятным ощущением, – и, протянув руку, решительно ухватила двумя пальцами кончик светящейся полоски, словно обычную ленточку из косы…

И полоска ей поддалась, как обычная ленточка! Ольге не удалось скомкать ее, зажать в кулак. А потом полоска исчезла из руки, и не нужно было разжимать пальцев, чтобы это увидеть, Ольга знала и так…

Медведь, обретя свободу движения и способность соображать, не замедлив, рванулся к ней, и Ольга едва успела отпрыгнуть на безопасное расстояние. Ноги не держали, и она опустилась на пол, тяжко вздохнула. В глазах стояли слезы, хотелось разреветься самозабвенно и обильно, но девушка пересилила себя.

Когда ленточка растаяла в кулаке, Ольге показалось, что она ощутила некий толчок. Осознать его по-прежнему не удавалось, однако что-то определенно изменилось, будто прикосновение к обрывку магии вдохнуло в нее… бодрость? уверенность? силу? Совершенно непонятные процессы бурлили в мозгу. Но ей теперь было легче.

Силы возвращались, хотя и медленно. Оглядев свое истерзанное тело, Ольга горько покривила губы: правда, к счастью, чувствуется, что нутро ей все же не выжгло этим непонятным холодом. Там и сям ощутимо побаливает, подонки постарались на совесть, но ничего, переживем…

Не обращая внимания на бесновавшегося медведя, она отчаянно прислушивалась к себе, будто пытаясь расслышать призыв, прозвучавший на пределе человеческого слуха.

А если… Вспыхнула отчаянная надежда, но тут же пропала, когда после нескольких попыток выяснилось, что все обстоит по-прежнему удручающе и прежние способности к ней не вернулись. И все же, все же… Некая слабинка ощущалась в окружающем, некая щель…

40